Rienzi

Yuri Leonidovich Kochnev
Chorus and Orchestra of the Saratov Opera and Ballet
Date/Location
24 May 2013
Academic Opera and Ballet Theatre Saratov
Recording Type
  live   studio
  live compilation   live and studio
Cast
Cola Rienzi Artem Melikhov
Irene Marina Salnikova
Steffano Colonna Victor Grigoryev
Adriano Svetlana Kurysheva
Paolo Orsini Alexander Korneev
Raimondo ?
Baroncelli ?
Cecco del Vecchio ?
Friedensbote ?
Stage director Alexei Stepanyuk (2013)
Set designer Yuri Ustinov
TV director
Gallery
Reviews
OperaNews.ru

Из всех российских оперных театров к юбилею Рихарда Вагнера Саратовский театр оперы и балета преподнес, наверно, самый оригинальный, самый изысканный подарок. Здесь в рамках 26-го Собиновского фестиваля состоялась премьера третьей по счёту и первой в ряду принёсших успех оперы композитора – «Риенци». Премьера воистину долгожданная: последняя постановка этого произведения на отечественной сцене состоялась 90 лет назад – в 1923 году в тогдашнем Петрограде. Несмотря на революционную тематику, «Риенци» не вошла в число популярных при советской власти опер до войны, а уж после неё к творчеству Вагнера в СССР обращаться было, мягко говоря, не рекомендовано. В постсоветское время строительство Мариинским театром отечественной вагнерианы обошло «Риенци» стороной.

В Саратове любят репертуарные изыски: маэстро Юрий Кочнев регулярно предлагает к постановке нетривиальные названия. Достаточно вспомнить, что в последние годы здесь были поставлены такие редкие оперы русского репертуара как «Садко» Римского-Корсакова и «Орестея» Танеева. Не удивительно, что и к вагнеровским торжествам театр решил обратиться к опере, не часто появляющейся в афише. Из всего вагнеровского наследия «Риенци» – редкий гость не только на отечественной, но и на мировой сцене: параллельно с саратовской состоялась премьера в Римской опере, некоторые немецкие театры обращаются к этому опусу в юбилейный сезон, но больше «Риенци» звучит в концертном исполнении, и в целом даже по миру – это в разы, если не на порядок меньше, чем прочие оперы композитора.

Такое культуртрегерство Саратовского театра хочется только приветствовать. Тем более, что «Риенци» того заслуживает: опера просто шикарная, полная исключительно красивой музыки, мощных хоров, выразительных сольных высказываний. Её сравнительно малая популярность в мире справедливо объясняется тем, что это «ещё не совсем Вагнер»: действительно, как верно отмечает отечественное музыковедение «…черты оригинального стиля Вагнера в “Риенци” обнаружить трудно. Более всего они проявляются в блестящем звучании мощного оркестра, усиленного медными и ударными инструментами на сцене и за сценой» (А. Кенигсберг). Здесь ещё очень сильно влияние Вебера, Бетховена, итальянской и французской оперы, но в особенности Мейербера. И, тем не менее, лучшей участи достойна не только блестящая увертюра к опере, всё же звучащая в концертах: всё произведение целиком уже свидетельствует о мощи дарования её автора, чей почерк ещё, быть может, не вполне индивидуален, но кому не откажешь в большом таланте.

Однако сценическое воплощение редкой оперы в Саратове вызывало скорее разочарование: и тем горше оно было, чем больше энтузиазма испытывал автор этих строк, ожидая встречи с редким шедевром. Справедливости ради надо сказать, что разочарование коснулось именно театрального воплощения опуса – музыкальная работа театра вполне достойная, о чём речь пойдёт ниже. А вот то, что творилось на сцене, что показывали зрителям, вызвало, по меньшей мере, досаду.

На постановку был приглашён известный петербургский режиссёр Алексей Степанюк, стиль которого можно определить как отсутствие какого бы то ни было стиля. Степанюк – режиссёр-хамелеон, он умеет быть очень разным – как сугубым традиционалистом, воссоздающим на мариинской и других сценах спектакли-шедевры прошлого, так и откровенным хулиганом, эпатирующим публику сверх всякой меры. Но, похоже, в саратовской продукции Степанюк превзошёл сам себя. В последние годы в отношении многих модных режиссёров в опере употреблялся такой обидный эпитет как «порнограф», причём в большинстве случаев о порнографии как таковой, конечно же, речь не шла – обидный эпитет касался сущностных искажений содержания, основных идей и мотивов той или иной оперы. И только в этом случае употреблялось слово «порнография», как синоним «непотребства» в широком смысле слова. Однако саратовской постановкой Степанюк вполне может снискать сомнительную славу порнографа и в прямом, и в переносном смысле. В прямом, поскольку выносит на обозрение публики откровенно непристойные сцены, а в переносном, поскольку, как и прочие адепты «режоперы», грубо искажает суть произведения.

Историю о средневековом бунтаре, стремившемся к социальной справедливости и социальному миру, но, как и большинство революционеров, потерпевшем поражение как идейное, так и фактическое, Степанюк интерпретирует более чем своеобразно: его Риенци превращается почему-то в некое подобие римских принцепсов периода ранней империи – не то в Калигулу, не то в Нерона. Почему именно эти персонажи выбраны для исторических аллюзий и гипербол не вполне ясно, ибо судьбы, положим, Гая Калигулы, отпрыска правящей династии, и плебея Николы Лоренцо Габрини, вошедшего в историю под именем Риенци (точнее Риенцо), совершенно разные, ни в чем не похожие друг на друга. Некоторые совпадения сути дела не меняют. Калигула или Нерон были лишь высокородными тиранами-самодурами, не сделавших ничего позитивного в период пребывания у власти и оставившими о себе не просто плохую память, но ставшими именами нарицательными. Риенци же, при всех неудачах своего эксперимента и частично тиранических методах управления Римом, вошел в историю как социальный реформатор, как пример в истории средневековой Европы уникальный. Поэтому эти сравнения не просто весьма натянуты, а абсолютно несостоятельны.

В угоду этой надуманной концепции Степанюк в опере Вагнера показывает некую помесь античного Рима, развращённого и праздного, и реалий 20 века: за первое «отвечает» сам титульный герой со своей сестрой Иреной, разодетые по моде известного голливудского блокбастера Тинто Брасса, за второе – соперничающие феодальные кланы Орсини и Колонна в цивильных костюмах. В духе скандального фильма «Калигула» выстроены и взаимоотношения главного героя с ближайшей родственницей: инцест демонстрируется со всеми возможными натуралистическими подробностями на протяжении всей оперы. Вообще совокупляются в спектакле Степанюка неоднократно – не только массовка, но и главные герои. Возлюбленный Ирены Адриано оказывается в таком прочтении совершенно лишним: в придуманный Степанюком треугольник он совсем не вписывается.

Спектакль Степанюка очень современен, пишу это без всякой иронии: в эпоху тотального цинизма и неверия в искренность каких-либо социальных проектов и преобразований, увидеть в народном трибуне лишь дорвавшегося до власти плебея, способного только на тиранию и вседозволенность, вполне естественно. Революционный пафос Вагнера, как известно, до Дрезденского восстания пребывавшего под большим влиянием анархизма, симпатизировавшего и даже участвовавшего в освободительном движении, кажется современным интерпретаторам наивным и неуместным. Поэтому он заменяется травестийным балаганом: периодически в спектакле появляются одетые по моде межвоенного времени танцующие парочки, где дамы в смокингах, а кавалеры – в юбках, блузах, шляпках и перманенте. Наверно здесь должна читаться отсылка ко временам кровавых диктаторов Европы, но смотрится это не особо оригинальным общим местом среднестатистического европейского спектакля: примерно так ставят оперы Вагнера последние полвека.

Саратовский «Риенци» начинается (конечно же на звуках увертюры – без «оживляжа» музыкального вступления сегодня никак не обойтись!) с такой картины: молодой человек в красных трусах (далее он и окажется главным героем в опере) лежит на кровати и читает запоем. Начитавшись умных книжек, он устраивает кровавую вакханалию в дальнейшем. Заканчивается спектакль тем же: маленький мальчик ложится в кровать с раскрытой книгой – история повторяется. Но у автора этих строк после просмотра саратовской работы осталось устойчивое ощущение, что каких-то не тех книжек начитался господин Степанюк.

Оформление спектакля (художник-постановщик Юрий Устинов) эффектно, видно, что на это потрачены немалые средства. Но, учитывая вздорную режиссёрскую концепцию, оно существует само по себе, мало что давая для раскрытия сути произведения. На сцене почти всегда темно, и в этой тотальной черноте по заднику сцены постоянно бегут какие-то компьютерные проекции, голограммы: кроме визуального «оживляжа» их назначение не вполне понятно. Иногда в них проскальзывают, угадываются какие-то мотивы римской архитектуры, но большую часть времени показывают что-то совсем неконкретное, туманное, нечёткое. Костюмы (Ирина Акимова) хороши сами по себе, но учитывая стилевой винегрет, то, что они из себя представляют (ряженая античность, ирония на 30-е годы 20 века и пр.), не складываются в какую-то единую идею-картину.

В отличие от театральной составляющей, музыкально саратовский спектакль доставляет немало удовольствия. Хороши солисты – все как один. На заглавную партию нашли молодого крепкого спинтового тенора из Петербурга – Артём Мелехов играючи справляется с совсем непростой партией, пусть ещё не вполне вагнеровской, но по объёму и драматическому накалу очевидно являющейся предтечей циклопических вагнеровских сверхзадач для героического тенора. Яркий вокал демонстрирует Марина Сальникова (Ирена) – её звонкое, уверенное в верхнем регистре сопрано звучит весьма убедительно. Хорошо справляется с партией Адриано Светлана Курышева: было пару мест, где казалось, что изнурительный марафон ей не по плечу, но затем артистка собиралась с силами и в целом оставила немалое впечатление – её меццо красиво, обладает всеми необходимыми характеристиками для этой травестийной роли, есть в нём необходимые «мужские», «мальчиковые» интонации, крепость низов, терпкость тембра. Ансамбль дополняют и ещё две убедительные работы – небольшие партии Орсини и Колонны озвучены Александром Корнеевым и Виктором Григорьевым превосходно: низкие голоса оттеняют главных героев, звучат надменно и зловеще одновременно, убедительно рисуя образы высокородных заговорщиков. Поют солисты на хорошем немецком, и это пение способно было бы вдохновить, зарядить настоящим энтузиазмом – если бы не абсурдные задачи, которые в изобилии ставит перед актёрами-певцами режиссёр.

Главная ценность постановки наряду с солистами – это хор и оркестр, ведомые маэстро Кочневым: работа отличная во всех отношениях. То, что Кочнев большой мастер – аксиома, не требующая доказательств. Но маэстро доказывает это всякий раз своими впечатляющими работами. И в «Риенци» были вновь продемонстрированы все компоненты кочневского стиля: масштаб, романтический пафос, проработка деталей, ясность высказывания. Музыкальное полотно предстало единой картиной, пронизанной сверхидеей романтической приподнятости и безусловности музыкальной красоты и гармонии. Технически коллективы звучат просто безупречно: даже ахиллесова пята всех отечественных оркестров, медная группа, играет на отлично – качество, какому позавидовали бы не только обе российские столицы, но, пожалуй, и любой мировой музыкальный центр. Критиковать абсолютно не за что – музыкально спектакль не просто убеждает, но захватывает.

Остаётся одно сомнение: романтический посыл из ямы никак не согласуется, если не противоречит вульгарному кичу, поселившемуся на сцене. Эти две составляющие никак не сходятся между собой, и тем новая саратовская работа явно ущербна. Автору рецензии не известно отношение дирижёра-постановщика к происходящему в спектакле. Если между дирижёром и режиссером нет взаимопонимания, и каждый делает свою работу в силу контрактных обязательств, то такой либерализм со стороны художественного руководителя театра, каковым является маэстро Кочнев, совершенно напрасен – надо более жёстко отстаивать свою позицию и ставить предел режиссёрскому волюнтаризму. Если же маэстро всё устраивает и режиссёрское решение не вызывает у него вопросов, то тогда остаётся непонятным – к чему все эти пряные музыкальные красоты романтизма, столь обильно источаемые теми, за кого непосредственно ответственен Юрий Кочнев? Стиль музицирования в этом случае должен быть явно совсем иным – более жёстким, эмоционально скупым, сухим, колючим. Иначе получается как бы два разных «Риенци»: музыкальный и театральный продукты повествуют совсем о разном.

Александр Матусевич | 02 июня 2013

Rating
(3/10)
User Rating
(2/5)
Media Type/Label
Technical Specifications
1920×1080, 3.1 Mbit/s, 2.5 GByte (MPEG-4)
Remarks
Probably a house recording
Performance dates: 24 May, 1 October, 6 November 2013